Детектив на исходе века [ Российский триллер. Игры капризной дамы] - Сергей Трахименок

Сын его был на десять лет моложе Тропина и сделан из другого теста. Он являлся представителем иного поколения и иных взаимоотношений с органами. В его глазах не было ничего, кроме любопытства и ожидания спектакля, в котором Тропин будет изворачиваться перед следователем.

Тропин запряг лошадь и подъехал к месту, «где увидел огонь». Кроев рассказал понятым и Тропину цель следственного эксперимента, разъяснил им права и обязанности.

Секундомера у Кроева не было. Он поставил стрелки своих часов на четыре ноль-ноль, показал циферблат Тропину и понятым и дал команду начинать.

Тропин в ответ на это тяжело вздохнул и, не торопясь, пошел к лошади.

— Ты что, — съязвил старший Крапивин, — так на пожаре ходил?

Тропин бросил в его сторону злобный взгляд, ничего не ответил, но шагу не прибавил.

Понятые и Корж влезли в сани, и Тропин, не спеша, поехал в село мимо сгоревшего коровника по черной, подтаявшей под лучами мартовского солнца дороге, мимо домишек односельчан, всем своим видом показывая, что эти эксперименты ему смертельно надоели, но он ничего не имеет против, и пусть следователь лишний раз убедится, что Тропин ни в чем не виноват.

Так же не торопясь, на виду у всей деревни мученик-Тропин подъехал к дому Степаненко, привязал лошадь к забору и забарабанил в окно кнутовищем.

Через секунду в окне появилась испуганная физиономия человека в пижаме — это был Степаненко.

Увидев его, Крапивины заулыбались, а Тропин, довольный шуткой, ухмыльнулся и стал в позу Наполеона, вызывающе поглядывая на Кроева и понятых.

Кроев показал часы понятым — дорога заняла у Тропина двенадцать минут.

В конторке Кроев оформил следственный эксперимент протоколом и вновь взялся за Тропина. Но, к его удивлению, тот, согласившись с тем, что доехать от фермы до дома Степаненко больше чем за пятнадцать минут нельзя, по-прежнему утверждал, что уехал в деревню в два двадцать, и никуда не заезжал, ничего не завозил, и никого не подвозил, и почему такой разрыв во времени, не знает. И, вообще, если его будут подозревать в поджоге, он напишет жалобу самому главному прокурору, и Кроева снимут с работы.

Выслушав все это, Кроев отправил Тропина в коридор и стал ждать Коржа.

Зазвонил телефон. Это был шеф.

Кроев доложил ему о своих злоключениях. Подробно остановился на показаниях Тропина, которые не стыковались по времени.

— Для следователя, — тоном сенсея ответил шеф, — важно видеть перспективу дела в целом, а не увязать в мелочах и тратить неделю на устранение противоречий в показаниях свидетелей, которые к тому же не имеют принципиального значения.

— В таком деле, — загорячился Кроев, — все мелочи могут иметь принципиальное значение.

— Безусловно, — парировал шеф, — если у вас одно дело в производстве и срок по нему минимум год, а поскольку это не так, то ваш аргумент не к месту. Что вы там взялись за этого мужика, полуграмотного, полупьяного, перепуганного пожаром и милицией? Взялись и требуете от него аптекарской точности в показаниях. А когда такой точности не получаете — обвиняете его во всех смертных грехах, то есть подозреваете в поджоге — как максимум или во лжи — как минимум. Это вас Корж с пути истинного сбивает, я, кстати, говорил сегодня с его начальством.

— Да нет, — перебил шефа Кроев, — я и сам чувствую, что он что-то скрывает, не договаривает…

— Вот как? Чувствуете… Чувства, мой дорогой, в личной жизни нужны. Мало ли что может Тропин скрывать и недоговаривать. Может быть, он в то время водку пил или к сударушке ездил. Все, что не связано с пожаром, не должно нас интересовать. Допустим, через неделю вы установите, что Тропин отлучался с дежурства или, наоборот, был в коровнике. Ну и что? Это ничего не дает… Узко и однобоко работаете. Типичный подход уголовного розыска: пьяница — значит, может совершить преступление. Да, и еще, если у вас противоречия в показаниях двух источников, то нужно проверить оба, понятно? Булгахтера допросите, булгахтера.

— Нам машина нужна, — еще раз перебил излияния шефа Кроев, — в Кедровку добраться.

— Машина будет. Но на будущее… Гонять ее в оба конца накладно. Можно взять машину в совхозе.

— Не дают ее в совхозе, саботируют.

— Все понятно, вы успели поссориться с руководством совхоза. Это вас не красит. Следователь должен ладить с руководством, находить подход к людям.

— Я следователь, — обозлился Кроев, — следователь, как вы правильно заметили, а не проситель и не побирушка, и я на службе у государства, а не у Клягина.

— Успокойтесь, Александр Петрович, успокойтесь, не горячитесь, — сказал шеф, — вы там с людьми ссоритесь, а я вынужден вашу горячность смягчать, играть роль буфера, а я прокурор, а не буфер. Вот будете на моем месте, тогда и делайте что хотите, ссорьтесь с кем угодно… Короче, машину я вам пришлю часам к восьми. До завтра.

Шеф положил трубку, а Кроев, остыв немного после разговора с прокурором, подумал, что тот прав. Они действительно взяли в оборот Тропина, а Степаненко остался в стороне.

И Кроев направился к бухгалтеру.

Степаненко встретил его в той же полосатой пижаме, в какой видел его Кроев во время следственного эксперимента.

— Как здоровье, Иван Михайлович? — поинтересовался следователь, — вот побеседовать с вами пришел.

У Степаненко был неважный вид, и Кроев не стал употреблять привычное «допросить», чтобы не сделать ему хуже. Он даже не стал предупреждать бухгалтера об уголовной ответственности за дачу ложных показаний, ограничившись напоминанием о том, что тот должен говорить правду.

— Уточнить хочу одно обстоятельство, — произнес Кроев, когда все формальности с протокольной шапкой были закончены, — который был час, когда приехал Тропин и сообщил о пожаре?

— Не помню, я на часы не смотрел.

— А что вы делали потом, когда он уехал?

— Я уже говорил раньше: оделся и побежал в контору.

— Замок быстро открыли?

— Да.

— Телефон работал?

— Да… я сразу дозвонился.

— Иван Михайлович, — сказал Кроев как можно мягче, — установлено, и довольно точно, что Тропин приехал к вам около двух часов тридцати минут. В пожарную охрану вы дозвонились в три двенадцать. Как получилось, что вы полчаса с лишком «бежали» к конторе?

Степаненко молчал.

— Может быть, у вас неприязненные отношения с Тропиным?

Бухгалтер достал таблетку валидола, положил под язык, собираясь с мыслями, и, наконец, выговорил:

— Дурно мне стало, когда Тропин приехал. Давно у нас ничего такого не было и заорал он диким голосом: «Коровник горит». Я ему что-то ответил, а когда уехал он — плохо себя почувствовал. Валидол под язык положил и прилег на кровать. Сколько лежал — не помню. Только когда к конторке шел — народ уже к ферме бежал, значит, не долго пролежал.

— А раньше почему об этом не сказали, Иван Михайлович?

— Стыдно было за свою слабость, да и значения этому не придал.

— Зря не придали, — сказал Кроев укоризненно, — а мы на Тропина чуть всех собак не навешали.

— Да он стоит того… Вы его еще не знаете.

— Стоит, не стоит — это другой вопрос, — проговорил следователь и стал писать протокол.

Пока он заполнял бланк, Степаненко принял еще одну таблетку и прилег на кровать.

Уже пять лет он жил один. Жена умерла, а дети, отучившись в школах и вузах, разлетелись по области и к нему заглядывали редко. Отделение хирело. Из старых специалистов остались только Конкин да он. Оба они в шестидесятых годах окончили сельхозтехникум: Конкин — отделение зоотехники, Степаненко — бухучета. Но если Конкин после окончания техникума мало изменился, то со Степаненко произошла удивительная метаморфоза. Он отдалился от сельчан, стал носить шляпу, по тем временам это был первейший признак принадлежности к начальству. И даже говорить стал тихо, так, что все замолкали при нем, боясь заглушить его голос. На всех, не имеющих среднего специального образования, смотрел свысока. Любую попытку поговорить с ним запросто воспринимал, как личное оскорбление и обиду. Обидчиков помнил долго и по мелочам им пакостил. Среди обидчиков был и Тропин. Тот всячески издевался над атрибутами интеллигентности бухгалтера, особенно над его пижамой, говоря: «И выдали Ванечке клифт полосатый, носи его, Ваня, носи». А лет двадцать назад, когда в продаже появились первые «Спидолы» и огромный ящик с антенной стал украшением квартиры и двора Степаненко, Тропин уел его особенно болезненно. Заглянув через забор во двор к бухгалтеру, который «прослушивал музыкальные постановки», Тропин сказал, что под такую музыку у него в бане мочалку свистнули.

В ту ночь, когда Тропин постучал ему в окно, он действительно испугался, и, правда, пил валидол, и лежал на кровати. Однако задержала бухгалтера не болезнь, а подлая мыслишка отомстить Тропину. Понимал он, что Тропин был на ферме один и пожар возник не без его участия, а даже и без его — все равно. Тропин дежурил — значит, ответственность на нем. И чем тяжелее будут последствия, тем больше достанется Тропину.